28 августа 2017 года нашему боевому товарищу и другу, воину - интернационалисту, кавалеру ордена Красной Звезды, создателю и первому начальнику УФСНП по Сахалинской области, генерал-майору налоговой полиции, Почетному сотруднику, кандидату психологических наук, обладателю почётного черного пояса в Международной организации Кёкусинкай и просто замечательному, мужественному и талантливому человеку Аркадию Михайловичу Левашову исполняется 70 лет.

Ему можно по-доброму позавидовать: с честью прошел непростой боевой и трудовой путь, в молодости перепробовал все возможные виды спорта и героические ремесла: вытаскивал людей из огня, прыгал с парашютом, плавал с аквалангом, занимался каратэ, прошел спецкурсы выживания и конечном счете выбрал спецслужбы. В нем сочетаются высочайшие профессиональные и человеческие качества, в том числе следственного и оперативного работника (что бывает крайне редко), аналитика, патриота Отечества и далекого сурового острова. Он по - прежнему молод и телом и душой, романтик и интеллектуал, прочитавший множество книг, а главное - понявший их, автор «человекосберегающих" технологий в силовых структурах, со здоровым чувством юмора, ироничный и мудрый, прекрасный семьянин, часто встречается с молодежью, сослуживцами и ветеранами, обладает удивительным поэтическим, писательским и художественным даром…

Дорогой Аркадий Михайлович!

Ветераны налоговой полиции России сердечно поздравляют тебя с днем рождения. Желаем неувядающего здоровья, прежнего оптимизма, удачи, новых творческих успехов на долгие годы. Счастья и благополучия твоим родным и близким!

Ниже публикуется увлекательный очерк и стихи именинника о непростом поиске смысла жизни и долгом выборе профессии воина, превратностях судьбы, о службе, дружбе и любви, трагических и светлых событиях.

Из костра воспоминаний –
Искры прямо к звёздам, как салют
Золотым погонам офицерским
И победам, о которых не поют!

Искры воспоминаний

С десятого марта 1990 года в одной из камер афганской тюрьмы Пули-Чархи начались срочные работы по её ремонту и обустройству. К двенадцатому марта камера была готова, как перешептывалась охрана и администрация тюрьмы, к приёму каких-то важных арестантов.

К этому времени важных арестантов из числа известных политиков Афганистана того времени, генералитета войскового звена и генерального штаба в Пули-Чархи было предостаточно.


Все они были арестованы, как участники и пособники министра обороны Афганистана – генерала Шахнаваза Таная, поднявшего в ночь на шестое марта 1990 года вооруженный мятеж с целью захвата власти и свержения законного президента Наджибуллы.

Мятеж был достаточно быстро подавлен, Танай бежал в Пакистан, а многие его соратники задержаны и помещены в тюрьму Пули-Чархи, где днем и ночью шли их допросы. И вот, двенадцатого марта, начальник Следственного отдела Министерства безопасности ДРА генерал Гани представил начальнику тюрьмы тех самых двух «важных арестантов». Ими оказались советский полковник Константинов Олег Николаевич и его переводчик Азамат.

Они имели статус личных советников генерала Гани, которые должны оказывать практическую помощь в анализе и оценке следственных документов, составленных на мятежников, перед их направлением в военный трибунал.

Так началось двухнедельное «заключение» в самой знаменитой тюрьме Афганистана двух советских офицеров – полковника военной контрразведки Левашова Аркадия Михайловича и майора КГБ Узбекистана Азамата Зейнутдинова (имя и фамилия изменены).

Продолжилось знакомство в сауне. Надо отметить, что за время пребывания советских войск в ДРА, наряду с идеями социализма в сознание офицерского корпуса Афганистана прочно внедрились умение пить водку, париться в бане и, исключительно правильно к месту, употреблять матерные слова. А какие длинные и пышные тосты они стали произносить! А как первые руководители теперь целовались при встрече и прощании!

По окончании сауна-водочных процедур «советники» были препровождены в отведенные им «апартаменты», где они только по пробуждении опознали тюремную камеру. Правда, довольно чистенькую с двумя кроватями, телевизором, умывальником, чайным столиком с набором сухофруктов и орехов.

В дальнейшем мы узнали, что подобное размещение было вызвано большим количеством сотрудников спецслужб, привлеченных к расследованию. Утром же обнаружили не совсем приятную деталь «гостиничного номера»: он имел все предусмотренные системы запирания, расположенные снаружи.

Так что из гостей в один миг можно было превратиться в постояльцев, обозначенных какими-либо номерами или кодовыми именами. Хотя у каждого из нас было по пистолету и гранате, мрачные мысли иногда лезли в голову. Особенно по ночам. И еще воспоминания о предыдущей жизни, как искры из костра: хорошие и не очень, хаотичные, без системы и хронологии.

В начале Речной переулок, 21, в городе Южно-Сахалинске, где в японской фанзе, поделенной на две семьи, с 3-4 лет проходило босоногое детство. Вспоминалось: жуткий холод в комнате и раскаленная «манжурка» - так называлась печка из железной бочки с трубами, выходившими в окно. На материке подобное звалось «буржуйкой». Тепло было только, когда она топилась, раскаляясь докрасна, а к утру на кухне вода промерзала в ведре до дна. Вся квартира – спальня без окон и кухня с японской мойкой. Освещение – коптилка (блюдечко с маслом и свернутым в жгут бинтом, который давал мало света и страшно коптил).

И сразу в 1954 год – в первый класс средней школы №11, что на ул. Ленина. Домашние задания, но уже при керосиновой лампе (электричество на Речном переулке появилось только в 1955 году). В апреле 1954 года родилась сестра Наталья и приехала с материка бабушка со стороны матери. Так впятером теснились в маленькой спальне, борясь с тараканами и клопами. А их была тьма! Тогда же я понял, какое умное насекомое клоп. Чтобы исключить его попадание на кровать после её ошпаривания, ножки ставили в банки с водой, а клоп залезал на потолок и оттуда планировал на столь желанный кусок «пищи», коим я для него являлся.

Но все это чепуха, поскольку домой приходили обедать, делать уроки (и то не всегда, поскольку имелась замечательная фраза: «Дай списать домашнюю работу»). А в классе всегда было 5-6 человек, которые знали, что это обращение всегда относилось именно к ним.

Улица. Вот главное в той жизни! Игры в войну, чижик, прятки, бей-беги, казаки-разбойники, тайное курение и игра в карты. А прокатиться на взрослом велосипеде в рамочку, то есть, не сидя в седле из-за малого роста. Какой там «Феррари»! Ну и святое. Поздней ночью залезть в чужой огород и налопаться незрелых огурцов и помидоров.

Кино. «СОВКИНО» - кинотеатр двухзальный. Теперь там площадь им. Ленина. Кинотеатр «Восток», кино в корейском центре. А позднее – кинотеатр «Комсомолец» - первый широкоэкранный. Музей и расположенный с тыла «планетарий» - сюда ходили десятки раз, тем более, что во дворе стояли настоящие пушки и по ним можно было лазить.

Музей. И сразу год 1978 или 79-й, не помню, и обыски научно-исследовательского судна «Валентин Урываев», на котором была обнаружена контрабанда. В машинном отделении под «пайолами» (металлические пластины, покрывающие пол) мною, старшим следователем УКГБ по Сахалинской области, были найдены огромная раковина рапана и панцирь черепахи. Капитан судна сказал, что вёз их для кабинета директора ТИНРО во Владивосток. Пришлось долго ему объяснять, что подобные вещи не в кабинетах должны стоять, а в музее. Предчувствуя взбучку по возвращению в родной порт, капитан передал в дар раковину и панцирь Сахалинскому краеведческому музею. Мы вместе отвезли их туда, а поскольку рабочий день закончился, то пришлось ещё долго уговаривать директора немедленно оприходовать «дары».

Сейчас, заходя в музей, я говорю: «Привет, раковина и панцирь черепахи! Как хорошо вы смотритесь с табличкой: «Дар экипажа научно-исследовательского судна «В. Урываев»! Кормили в Пули-Чархи сносно, но местной пищей, и перед сном часто вспоминалась корейская столовая на улице Вокзальной, где работала мать моего друга и соседа - Ан. Она делала пян-се, и мы, подобравшись с тыла столовой к окну у ее рабочего стола, получали их с пылу-жару. До сих пор это мое любимое корейское блюдо. Правда, кажется, правильно их готовить разучились.

Мысленно полакомившись пян-се, можно было перенестись в год 1962, когда наши учёные мужи от образования решили всех старшеклассников обучать в двух школах - №5 и №23. Мне досталась школа №5, класс 9 «Л». Представьте, вся школа – это только девятые, десятые и одиннадцатые классы. Было весело и интересно. Здесь началась и сразу закончилась моя музыкальная карьера в духовом оркестре школы. В него я записался, а разбитной руководитель определил меня играть на «теноре». Начали учить нотную грамоту и разучивать первые музыкальные произведения. Увы, не вальсы и мазурки, а туш и похоронный марш. «С этого все начинали!» - сообщил руководитель, «Даже знаменитый трубач Армстронг!». Туш вскоре пригодился. Мы его лихо выдували при вручении грамот лучшим ученикам на праздничных мероприятиях.

Однажды прозвучала команда одеться похуже – идём на «жмурика», родителям и в школе ни слова. «Жмур» – это покойник, а в то время в Южном хоронили с прохождением по улицам процессией и, по возможности, с духовым оркестром. На следующий день все мы поучаствовали в исполнении последнего долга и получили по пять рублей – гигантские по тем временам деньги. Однако моё приобщение к музыке оборвалось на третьей траурной церемонии, которую случайно увидела директор школы. Она остолбенела от музыкальной подготовки школьного оркестра, так великолепно выступавшего на публике. Оркестр был разогнан, инструменты заперты, преподаватель с позором изгнан. А звучание духового оркестра и сейчас трогает душу. Кстати, в школе №5 оркестр позже восстановили, и я слышал в его исполнении вальс «Березка». И туш тоже.

Но - школа, музыка, а хотелось взрослой жизни и большей свободы. Тем более, что ученые мужи от образования, кроме прочего, определили, что мы последние ученики, которые будут заканчивать одиннадцать классов, то есть осталось учиться ещё два года. Но вот вечерняя школа в 1964 году выпускала последний раз десятиклассников и переходила на одиннадцатилетнее обучение. Велика мудрость образованных людей – знают закон сохранения материи: если где убыло, то в другом месте непременно прибудет.

Посему, пока родители находились в отпуске на материке, я попросил нашего хорошего знакомого под видом отца забрать документы из школы №5, поступил в 10-й выпускной класс вечерне-заочной областной школы. Самым младшим по возрасту. Школа находилась в старом японском здании у «Станции скорой помощи».

Одновременно, после исполнения 28 августа 1963 года шестнадцати лет, стал учеником фрезеровщика в Южно-Сахалинском производственном комбинате. Таков был мой первый самостоятельный поворот судьбы. Проработал я там год, стоя на ящике ввиду малого роста, как в фильмах про войну. Получил третий разряд и закончил школу с аттестатом зрелости.

Удивительно, но, только научившись читать при коптилке и керосиновой лампе, я стал просто книжным «наркоманом». И к этому времени прочитал практически все полные собрания сочинений наших и зарубежных великих и не очень авторов, а остальных книг - без счёта. Особенно Жюль Верн и Майн Рид заразили меня мыслями о путешествиях.

Поэтому поступать я поехал на штурманское отделение Дальрыбвтуза во Владивосток. Поступил, но после первого учебного похода забрал документы. Навсегда остался у меня в памяти старый английский анекдот:

Матрос подходит к пассажиру, склонившемуся за борт, и говорит: «Сэр! От этого еще никто не умер!» На что получил ответ: «Вы убили мою надежду! Я только об этом и мечтаю!»

Весь свой первый поход – около месяца – мечта английского пассажира не отпускала и меня.

И снова работа. Теперь уже в изыскательской партии рабочим, таскающим рейку и теодолит. С этими инструментами и мерной двадцатиметровой лентой я прошёл, кланяясь каждые двадцать метров, от Долинска до Взморья.

Все уже давно забыли, какая была старая трасса с парой десятков переездов, а ездят до Взморья по той, которую спроектировали и построили, благодаря моим поклонам земле Сахалинской, которую я так люблю!

По трассе проходили речки и ручьи, полные горбуши, ели икру -пятиминутку, укрывшись от дождя под огромными лопухами. Досыта наелись брусники, клоповки, голубики и грибов. А по окончании экспедиции выменяли у рыбаков во Взморье за две бутылки водки бочонок малосольной тихоокеанской сельди. И с картошкой! Какой тут афганский плов в исполнении личного повара начальника Пули-Чархи. Рядом не стоял!

Затем работа в качестве слесаря-сантехника и понимание, что нет грязной работы, а есть работа в грязи и любая работа - для людей. Учеба на факультете журналистики университета марксизма-ленинизма, в автошколе и радиоклубе ДОСАФ. Практическое освоение шоферской доли в гараже Управления связи, что рядом с областной психбольницей. И зависть к психам, которым в шесть утра не приходилось заводить «кривым стартером» (заводной ручкой) самый старый ГАЗ-51 в гараже. Молодым шоферам другие и не полагались.

Одновременно, начитавшись Конан Дойла, решил стать следователем и в 1967 поступил в ВЮЗИ (Всесоюзный юридический заочный институт). Чтобы больше иметь время на учебу и избавиться от опостылевшей машины (тем более, к тому времени у меня в талоне предупреждения было уже две просечки за превышение скорости), оформился на службу в военизированную пожарную часть №3, которая и сейчас располагается на улице Сахалинской в сторону Владимировки. Работа – сутки, а двое - дома.

Там был развеян главный миф о том, что пожарные только и делают, что спят. Бегал пожарную стометровку, поднимался на башню со штурмовой лестницей, овладел навыками обращения с выдвижной лестницей. Одевался по тревоге за семнадцать секунд при нормативе двадцать три. Короче, начальство не давало ни минуты покоя. Время, отведенное на отдых, занимали строительными работами. Строили Управление ПО и всё, что прикажут. Начал службу с четвёртого номера, у которого главное орудие производства – лом.

Но уже тогда под гимнастеркой билось сердце карьериста и желание совершить подвиг. Подвиг нашел своего героя. Зимой загорелся популярный у молодежи клуб автобусного парка, в просторечии «Баллон». Мой экипаж не спеша, поскольку пожар был не в зоне нашей ответственности, покатил на этот пожар и, к удивлению, прибыл первым, поскольку машины из части наткнулись по плановому маршруту на cвежеперекопанную улицу. Рванули в объезд, но все же опоздали.

Экипаж, прибывший первым, обязан был произвести разведку пожара, определить его площадь и тактику тушения. А горело, как в американских блокбастерах, и в разведку отправили меня, решив, что при дальнейшем тушении можно обойтись и без лома.

Но все сложилось иначе. Сквозь дым, пламя и падающие балки мне удалось определить очаги горения и заодно «спасти» из буфета бочку пива. Надо было видеть, как посветлели закопченные лица «огнеборцев», увидевших меня, катящего эту бочку. А какой кайф мы испытали, вернувшись в часть, пожарными топорами (очень удобная штука!) выбив дно и черпая пиво касками.

Утром, в конце смены, на построении командир части объявил мне благодарность за умение правильно ориентироваться в сложной боевой обстановке и присвоил звание ефрейтор. Погоны начали заполняться хоть и не звездами, но лычками. По службе тоже повысили – стал №3, и уже мог управлять резервным стволом, проще говоря, поливать огонь водой или пеной.

Учеба в ВЮЗИ шла успешно, но срок – пять лет обучения – меня не устраивал, так как в Свердловском юридическом институте (СЮИ) он ограничивался четырьмя годами. Хотелось поскорее с пистолетом в руке неожиданно появиться перед грабителями социалистической собственности, спорящими из-за дележа огромной кучи денег, и тихо сказать: «Руки вверх! Вы арестованы!». Написал в СЮИ, и там дали ответ, что могут принять на первый курс без экзаменов или на второй при условии сдачи четырёх дополнительных экзаменов.

Условие было выполнено, и 1 сентября 1968 года группа 210 СЮИ получила нового студента. Время ускорилось: лекции лучших профессоров, семинары, курсовые работы, сидение в библиотеке, студенческие вечеринки – все прелести студенческой жизни.

Появилось осознание того, что настоящее счастье можно испытать, не приобретая замков и дорогих автомобилей, а просто, найдя за пять дней до стипендии рубль, завалившийся за подкладку пиджака через рваный карман.

Пролетели годы учебы, и вот уже распределение, толпа «покупателей». Я шёл в первой двадцатке, но место получил 294, так как обменялся с другом -троечником, у которого любимая девушка по списку была впереди меня. Посему, вместо городской прокуратуры г. Куйбышева поехал в районную прокуратуру г. Омутнинска Кировской области. Оглядываясь назад, скажу, что не прогадал, так как сразу получил в производство восемнадцать уголовных дел и уже в первую ночь выехал на убийство. Скоро стало ясно, что о пистолете и криках «Вы арестованы!» надо позабыть, ибо главное оружие следователя – это ручка. Поскольку в г. Омутнинске и окрестностях было предостаточно мест заключений строгого и особого режима, то их обитатели не затрудняли себя по выходе на свободу поездками на юг. Оседали здесь же и здесь же демонстрировали свои навыки и нравы. Так что за неполных шесть месяцев мне удалось стать одним из ведущих специалистов по расследованию убийств и изнасилований.

 

Написал об этом и сразу вспомнил, что первой камерой, в которой мне пришлось жить, была не в Пули-Чархи. В поселке Песковка Омутнинского района не имелось какого-либо пристанища для командированных или приезжих. В местном вытрезвителе – из его женской части, при приезде следователей, срочно выселяли постоянных обитательниц. Они же и перед уходом мыли полы, создавая видимость чистоты. Но чая и сухофруктов не предусматривалось. Там и приходилось ночевать, пополняя заодно запас ненормативной лексики, которая щедро лилась на головы сотрудников вытрезвителя из его мужской половины. Кстати, никогда не пустовавшей.

Так пролетел год, а в 1972 году обо мне вспомнил военкомат и, как защитника Отечества, направил служить в поселок Сергеевку Уссурийского района – ближе к Сахалину. Армия дала мне два качества – я бросил курить и понял правильность солдатской мудрости: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется».

Четыре месяца в составе разведроты на мотоцикле (очень редко), пешком, ползком изучил полосу ответственности нашего полка. Прямо признаюсь, был не в восторге от службы из-за местных комаров, которые не только могли победить медведя из сказки, но и легко побеждали любого даже в костюме химзащиты.

Однако тут жизнь преподнесла мне философский урок бренности человеческого бытия и изменчивости судьбы. Причем изменчивости судьбы при помощи обычной стирательной резинки и не менее обычного простого карандаша. Меня вызвали в штаб к начальнику строевой части для консультации по вопросам дознания.

Начальником оказался капитан моего возраста, который после завершения работы, угостив меня чаем, поинтересовался службой и денежным довольствием, которое составляло три, с небольшим, рубля. Это несоответствие моему образованию и ценности полученной консультации побудило его к принятию быстрого и четкого управленческого решения.

Из сейфа был извлечен строго секретный строевой журнал, и, быстро пробежав по его страницам, в разделе «танковый батальон» он стер из какой-то клеточки чью-то фамилию и вписал мою. Мгновенно я стал командиром танкового тренажера, который планировали установить через три года, с денежным довольствием в восемнадцать рублей, владельцем отдельной комнаты, вход в которую был строго запрещен из-за секретности будущего тренажера. А бывший командир тренажера был вписан в клеточку одного из отделений стрелкового батальона на должность пулеметчика.

На следующий день я блаженствовал с книгой на кровати в секретной комнате, а мой предшественник с криком «Ура!» штурмовал сопку за сопкой, таща на себе пулемет.

Прямо скажу, такое ему и в страшном сне не могло привидеться. А мне стало понятно, что, имея даже маленькую власть, можно влиять на жизнь людей, и в дальнейшем я очень внимательно и взвешенно старался принимать решения, касающиеся подчиненных.

В 2002 году на защите кандидатской диссертации по психологии управления мой оппонент, доктор психологических наук, изучив работу, сказала, что впервые встретила руководителя - силовика, применяющего в управлении коллективом «человекосберегающие технологии». Может быть, поэтому все пришедшие в мое подразделение «лейтенантики» закончили службу в звании «полковник». А двое дослужились и до генеральских лампасов, став генерал-майором и генерал-лейтенантом.

Служба наладилась, появилось много свободного времени и новое открытие: если ты идешь по территории один, то каждый встречный офицер считает своим долгом поинтересоваться, из какого ты подразделения и куда идешь. Но стоило взять в руки молоток или пилу, как «шапка-невидимка» прикрывала тебя от неуместных расспросов. Раз с инструментом – значит, послан по делу, находится при деле. Так с молотком в руках, получив полную свободу передвигаться по части, я подружился с ребятами из духового оркестра, а мои школьные навыки дважды их выручали, когда тенор («дед») ленился идти играть на разводе караулов. Никакие знания не пропадают даром! Когда меня первым, благодаря тому же капитану из строевой части, демобилизовали, то до автобусной остановки вместе с «дембелем» шел духовой оркестр, играя «Прощание Славянки». До сих пор благодарен этим ребятам, которые сделали тот день незабываемым! А провожали они, между прочим, старшего сержанта, то есть лычки на погонах стали значимее, и моя карьера продолжала идти в гору.

Май 1973 года, прекрасное дембельское настроение, в кармане письмо отдела кадров Краснодарской прокуратуры с предложением должности следователя прокуратуры г. Анапы. Но перед этим я решил заехать в Южно-Сахалинск повидать родителей. И опять чёткая точка поворота судьбы: коридор прокуратуры г. Южно-Сахалинска, куда я зашел встретиться со своими однокурсниками по ВЮЗИ.

Первый, кого увидел в этом коридоре, был старший следователь по особо важным делам прокуратуры Кировской области, совместно с которым довелось расследовать несколько сложных уголовных дел. Мы обнялись и уже через пять минут сидели за рюмкой коньяка в кабинете прокурора области. Как оказалось, он переведен на Сахалин с должности прокурора г. Кирова и, узнав, кто был моим прокурором в г. Омутнинске, приятно удивился. Выяснилось, что они вместе закончили до войны школу народных следователей и с тех пор оставались лучшими друзьями.

В общем, через час я, чуть хмельной, уже имел в кармане удостоверение следователя городской прокуратуры.

На следующее утро выехал на место убийства в район старого аэропорта. Никого из приехавших со мной работников уголовного розыска я не знал, но на месте происшествия старший – следователь! Что и было примерно через полчаса проявлено, после того, как ко мне подошел незнакомец в штатском и указал место, где труп волокли через коровью лепешку, на которой остался отпечаток обуви. Его действительно волокли от аэропорта до речки под железнодорожный мост. Я положил этот «вещдок» на обрывок бумаги, вручил незнакомцу, чтобы он нес его за мной, пока не будет закончено описание места происшествия. Сильно удивленный незнакомец несколько минут носил за мной эту «лепешку», а потом подозвал кого-то из присутствующих, передал её и уехал на чёрной «Волге». Возвращаясь с места преступления, в милицейском «уазике» мы быстро перезнакомились, и опера УГРО разъяснили, что сегодня я совершил героический поступок, приказав начальнику уголовного розыска области, целому полковнику, носить столь интересный вещдок. Мой авторитет вырос на глазах.

Преступление к вечеру было раскрыто, и опять меня определили, как «знатока» на расследование особо тяжких преступлений. А с тем самым незнакомцем – начальником уголовного розыска, мы подружились, и в 1983 году в должности начальника Управления МВД по Краснодарскому краю уже при генеральских погонах он мне очень помог в розыске и задержании одного крупного контрабандиста наркотиков, скрывавшегося в г. Армавире.

Мои воспоминания, как искры взлетают, вспыхивают и исчезают, как взлетели, вспыхнули, осветили мой путь и жизнь и канули в вечность многие из тех, кого я намеренно не называю в своем очерке по именам. Читателям они ничего не скажут, а задеть дорогую мне память о них мазком, походя, не поднимается рука. Поэтому сейчас пишется книга воспоминаний о людях, с которыми меня столкнула судьба: «Спутники и попутчики». Все, кто упоминаются в этом очерке – это спутники, которых немного, и тем они ценны.

Вскоре на петлицах появились две маленькие звездочки – юрист 3 класса. Карьера продолжалась. В мае 1974 года ко мне подошел областной прокурор-криминалист и сказал, что к нему обратился начальник следственного отделения УКГБ по Сахалинской области с просьбой порекомендовать следователя для зачисления в его отделение. Он порекомендовал, я согласился. В июне того же года две звездочки блестели на погонах вновь испеченного лейтенанта госбезопасности. Двадцать семь лет, а уже лейтенант, как-то грустновато…

Новый участок работы мне понравился, а следствие на Сахалине было одним из самых активных в стране, так как расследовались дела о подрывах директоров шахт Углегорского района, контрабанда моряков и нарушение государственной границы японскими рыбаками. Опыт следователя у меня был довольно приличный, и в скором времени к грамотам школы, вуза, прокуратуры добавились грамоты, благодарности, именные часы от руководства Управления и даже руководства КГБ СССР.

В 1978 году мною было успешно расследовано уголовное дело на японского рыбака М.Ц., в ходе которого он был разоблачен как агент японских спецслужб. Подобного разоблачения в Управлении не было с 1950 года, но в силу определенных обстоятельств работавшие по делу не получили должной оценки руководства.

Пару лет спустя распоясавшиеся провокаторы из числа сотрудников контрразведки Японии задержали на загородном шоссе вблизи г. Токио двух советских дипломатов, которые мирно ковырялись на обочине в каком-то булыжнике. Их обвинили в шпионаже, выслали из страны, подняли антисоветскую шумиху в прессе. В ответ в газете «Известия» появилась статья «О японском рыбаке и шпионской рыбке», в которой ярко описывалось, как японские спецслужбы принуждают эксплуатируемых империалистическими акулами рыбаков заниматься шпионажем у берегов Курильских островов. Главным персонажем этой статьи был разоблаченный и осужденный М.Ц. Когда гранки этой статьи легли для согласования на стол начальника Следственного отдела КГБ СССР, он очень удивился, что не знал об этом деле, и добавил, что за такие дела награждают орденами.

Мне об этом сообщили, но особо настроение не попортили, поскольку не каждому следователю удавалось за свою службу поймать «шпионскую рыбку». Тем более к тому времени я наконец-то был женат и имел очень красивую и даже почти не крикливую по ночам дочь Юлю.

Поскольку в моей жизни многие повороты судьбы как бы построены на случаях, которые я отмечал в памяти, то и мое знакомство с будущей женой было не совсем обычно. В один из осенних дней мы оба «поймали» венок, но не невесты, а траурный в связи со смертью моей очень и очень уважаемой соседки по Речному переулку, с детьми которой я рос и дружу до сих пор. Жители переулка потихоньку разъехались. Она тоже переехала в небольшой домик на двух хозяев. Во второй квартире жили молодые выпускницы Новосибирского кооперативного института, которых соседка по-матерински опекала. Вот с одной из них, Ниной, мне и доверили нести траурный венок. Лучшей памятью тому печальному событию являются 40 лет, которые мы прожили вместе, разделяя радости и трудности жизни.

В 1982 году на свет появился сын Денис, и в этот же год меня по прямому указанию руководства КГБ СССР направили служить в Особый отдел КГБ СССР по Туркестанскому военному округу на должность первого заместителя начальника следственного сектора. К тому времени звездочка на погонах увеличилась в размерах до майорских, но смотрелась очень одиноко.

Службу на Сахалине я закончил в должности старшего следователя по особо важным делам, за это же время дважды прошел переподготовку на спецкурсах и закончил заочное отделение Высшей школы КГБ СССР, получив второе высшее специальное образование. На проводах мои сослуживцы подарили мне бутылку водки, расписавшись на этикетке. Этикетка сохранилась, а содержание не выдержало столкновение с запретом на спиртное в восьмидесятых годах и было уничтожено, как писал в одном из протоколов участковый инспектор «путем употребления во внутрь».

Провожали меня и мои ученики-каратисты.

Дело в том, что в период моей службы в УКГБ по Сахалинской области в стране, как эпидемия, началось увлечение каратэ. У нас оказался сотрудник, ранее проходивший стажировку в Японии и посещавший там секцию школы «Шито-кан».

Я активно в ней занимался, но вскоре был направлен в длительную командировку в Москву, где познакомился с основателями и большими фанатами школы «Кёку-Синкай». Стал заниматься у них четыре раза в неделю по три часа на протяжении шести месяцев. Вспоминаю с ужасом эти тренировки и удивительное наслаждение от стакана газировки за три копейки из автомата у метро «Лермонтовская» (сейчас «Красные Ворота»).

По возвращении на Сахалин оказалось, что секция этой школы была только в г. Холмске, а в Южном отсутствовала. Поэтому собрались желающие из числа коллег по работе, их детей и предложили мне создать подобную секцию. Два-три года пришлось быть её руководителем, тренером, занимаясь в спортзалах разных школ города, директора которых соглашались нас приютить с одним условием: брать в секцию самых хулиганистых и отстающих учеников. Приходилось с этим соглашаться, а пришедшим оболтусам объяснять, что они будут заниматься при условии отсутствия троек в дневниках, которые они мне предъявляли каждую неделю.

Популярность каратэ была чрезвычайной, и этот стимул помог многим «оторваться» от улицы и стать достойными и успешными людьми.

В 2001 году руководители секции этой школы на Сахалине вспомнили о её основателях и представили ходатайство для получения мною почётного черного пояса в Международной организации Кёкусинкай. Теперь, как обладатель этого пояса, имею право вывешивать свои фотографии в любом спортивном зале мира, принадлежащим этой школе. Пока этим правом ни разу не воспользовался, не очень я себе нравлюсь на фото.

Занятия каратэ помогли без труда сдать экзамены на получение звания тренера республиканской категории по рукопашному бою в г. Ташкенте.
Таковы мои спортивные вершины. По службе прыгал с парашютом, плавал с аквалангом, прошел спецкурсы выживания и т.д.
О ташкентско-афганских годах в Пули-Чархи вспоминалось особенно хорошо. Приезд на новое место, роскошный город с очень добрыми людьми и прекрасными восточными базарами. Продавцы, как правило, сами же дехкане, разрешали все пробовать и поощряли желание поторговаться. Чайханы, с их уютом, пловом, лепешками и шашлыками. Во всем разлита неторопливость, нега и созерцательность окружающего мира.

А всего, в часе с небольшим полета, в ДРА шла война и, каждый день приходили гробы в «Черном тюльпане» с телами молодых солдат и офицеров. Свет и тень, жизнь и смерть, о которой мало кто знал в этом городе. Можно задаться вопросом, а что давало работу следователям на этой необъявленной войне? Контрабанда наркотиков, оружия, товаров, хлынувшие потоком по военно-транспортным линиям, борьба с вражеской агентурой, с теми, кто переходил на сторону душманов. К сожалению, были и такие, правда, очень немного.

Наверное, впервые за годы существования советской власти такое огромное количество людей столкнулись, пусть и с примитивным, феодально-капиталистическим миром. С изобилием всевозможных товаров, радиотехники и прочего. Как шутили: «В любом дукане больше дефицита, чем в ГУМе».

И рухнули коммунистические догмы «морального кодекса строителя коммунизма» - всё, что можно, тащилось из воинских частей и продавалось в дуканы, а закупленное контрабандой вывозилось в Союз. Наиболее дерзкие начали перевозить наркотики, главным образом, опиум («ханку») и гашиш.

Работа усложнялась тем, что территориально на нас замыкались Туркмения, Узбекистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизия, Афганистан. В 1986 году меня назначили начальником следственного сектора с количеством подчиненных около тридцати человек, часть которых на постоянной основе находились в особом отделе 40-ой Армии, которая вела боевые действия в Афганистане. К тому времени мне досрочно присвоили звание подполковника и за участие в ряде боевых операций наградили орденом Красной Звезды.

Это был второй орден Красной Звезды в нашей семье. Первый получил мой отец – Левашов Михаил Прокопьевич. Его в 1936 году призвали служить в пограничные войска, и он всю войну просидел в окопах на линии разделения Сахалина на советскую и японскую части. Затем с боями прошел до г. Корсакова, был награжден орденом и несколькими медалями. В боях получил офицерское звание, а затем служил в ХОЗО УМГБ по Сахалинской области.

В 1954 году в связи с хрущевским сокращением был уволен, работал кочегаром, завхозом. В 1977 году умер от рака. Похоронен на старом городском кладбище г. Южно-Сахалинска.

А моя мама – Борзых Мария Ефимовна, с началом войны с Японией была переведена из военного госпиталя в городе Ровно в госпиталь на Сахалине. Затем работала операционной сестрой в поликлинике УМГБ на ул. Хабаровской и сорок три года в поликлинике УВД медицинской сестрой процедурного кабинета. Награждена орденом «Знак Почёта». Умерла в 2009 году в г. Владимире.

Родители были простыми людьми, которые старались, чтобы моя жизнь и жизнь моей сестры Натальи была лучше, чем их собственная. У них это получилось. Низкий им поклон за это и вечная память! Впереди были и другие операции, награды, многие поездки по Афганистану, часто достаточно курьезные, всегда достаточно опасные. Так, до Кандагара, в котором не прекращаясь шли бои, пришлось лететь «Черным тюльпаном», везшим пустые гробы. В одном из них я спал весь полет, сказав своим попутчикам, что, таким образом, как никто готов к встрече со «стингером» (зенитной переносной ракетой). Или вот: при полете в г. Джелалабад в полу вертолета между моих ног появилась аккуратная дырочка, а когда я взглянул вверх, то увидел такую же дырочку над головой. Попали под обстрел. Судьба таким образом распорядилась, что мой миг встречи с пулей еще не наступил.

Джелалабад – город на границе с Пакистаном, где ночью каждые пять минут стреляло орудие по местам возможного нахождения душманов. Город пальм, огромных попугаев какаду, самых вкусных мандаринов, но, в то же время, самый заражённый по тифу, гепатиту и другой нечисти.

Как написал один доброволец, прапорщик из местного анекдота: «Любимая жена, наконец-то я попал в Афганистан. Служу в Джелалабаде. Кругом пальмы, мандарины, попугаи. В общем, красота неописуемая. Так мне дураку и надо!»

Летом 1987 года во время нахождения в этом «раю» меня в локоть укусил комар. Тогда, по данным разведки, якобы из Пакистана в нашу сторону запускали специально зараженных комаров. Сомневаюсь, что мой был специально зараженный, и без того они были отнюдь не стерильны. Рука мгновенно опухла, пальцы не сжимались, а температура подскочила до 40 градусов и ничем не сбивалась.

Самолетом меня срочно доставили в Ташкентский окружной военный госпиталь в хирургическое отделение, которое возглавлял мой добрый приятель по секции рукопашного боя. Собрался консилиум, все понажимали на опухоль (рука увеличилась раза в три), поцокали языками, побурчали что-то на латыни и тут же повезли на операцию.

Как мне позже рассказал оперировавший хирург, он впервые видел такой некроз тканей, просто соскребал с кости сгнившую ткань и бросал в урну. Если бы воспаление пошло в локтевой сустав, выше по руке, то быть мне одноруким ветераном. Но судьбе виднее!

На следующий день перевязка. Поскольку рана обширная, её решили делать, как и операцию, под общим наркозом. Привезли в перевязочную, а через час я очухался уже в своей палате, пропитанной запахом керосина. «Видно от наркоза изменилось восприятие запаха», - слабо шевельнулось в голове. Но через полчаса в палату зашел сияющий, в халате с пятнами крови, мой приятель, которому я и пожаловался на измененное восприятие действительности. Он рассмеялся и сказал, что в эпоху повальной борьбы с алкоголизмом, тратить спирт на дезинфекцию ран таких как я – преступно. Поэтому, был вспомнен опыт Великой Отечественной войны, когда раны протирались авиационным керосином.

«Меня же соседи по палате убьют!», - жалобно просипел я.

«Они тоже пахнут детством, то есть керосином», - успокоил меня знаток военной истории медицины, добавив, что спирт не пропадёт, а будет при моей выписке использован более правильно.

Действительно, зайдя в его кабинет для получения печати на выписной лист, я увидел литровую колбу с притертой пробкой и немудрёную закуску. Знаток медицины разлил спирт по стаканам, добавил туда содержимое двух ампул глюкозы с аскорбинкой, но остановил мое хватательное движение. Всё надо делать по уму! Первым делом он позвонил своей жене и сообщил, что остаётся в госпитале на ночь в связи с очень тяжелым пациентом, за состоянием которого будет наблюдать лично. После этого порвал мой выписной лист и составил новый с завтрашней датой. Теперь всё: «За здоровье!»

Но это искры воспоминаний, а головёшки в костре: сад госпиталя, заполненный молодыми ребятами из десанта с оторванными ступнями и руками. Их десантировали прямо на минное поле, установленное нашими же саперами за неделю до этого, о котором никто не удосужился предупредить их командиров.

Наверное, тоже повторение опыта великой войны, когда из-за элементарной бестолковщины гибли сотни и тысячи. Думая об этом, я вспоминаю и встречавшего меня на Кабульском аэродроме солдата-водителя. Он посмотрел на мою форму, протянул звездочку, которые на пилотках носили рядовые: «Замените офицерскую кокарду на звездочку, а то снайперы очень любят стрелять по кокардам!». Наверное, любят и безумно обрадовались, когда на новой форме Российской армии в 2007 году погон со знаками различия был прикреплен на груди. Но это так, к слову.

Восемь лет службы пролетели незаметно. Уже полковником мне пришлось обеспечивать выход наших войск и перейти тот знаменитый Термезский мост. Память об этом событии – часы от министра обороны и набор пластинок ВИА «Каскад» с записями большинства самодеятельных песен.

И снова в 1990 году «гостиница» Пули-Чархи, проживание в которой закончилось в конце марта. Мы выполнили поставленную задачу и спасли от расправы нужных и верных нам людей, а также многих, кто попал под разборку случайно – с кем-то под видом борьбы с мятежниками кто-то сводил личные счеты, а кого-то прихватили на всякий случай. На всякий случай расстреляли бы или в упрощенном порядке осудили годам к 10 тюрьмы.

В начале июня был прием участников этой операции президентом Наджибуллой, который всем вручил государственные награды ДРА.

Снова Ташкент, бурлящие толпы «прозревших» граждан Узбекистана, призывы движения «Берлик» освободить страну от русских. Приказ - не ходить в форме, не иметь при себе документов о принадлежности к органам КГБ. Мой друг, руководитель строительного треста, выписал мне удостоверение инженера по технике безопасности, поскольку про технику безопасности можно было совершенно безопасно рассказывать часами националистическим группам, если бы вдруг они заинтересовались моей личностью.

Потом было трехдневное «сидение» в своем кабинете в здании Особого отдела округа. Причём в нем были мешки с песком, чтобы из окон, дававших хороший сектор обстрела, можно было вести огонь из ручного пулемета, который мне выдали вместе с автоматом и сухпайком на 10 дней.

Во двор пригнали два БТЭЭРа для срочной эвакуации семей, занесли три канистры напалма для скорейшего уничтожения секретных документов. Кабинет же пополнился еще десятком ящиков местного вина, доверенное мне на хранение как председателю офицерского собрания.

Несколько дней толпы, осознавших свою национальную независимость узбеков, ходили по Ташкенту, угрожая убийством всех иноверцев, но командующий округом лично встретился с первым секретарем ЦК (позже ставшим первым Президентом) и в предельно жесткой форме объяснил, что даст войскам команду на силовое подавление любых случаев, как сказали бы сейчас, экстремистских проявлений. Буквально через несколько часов в город вернулось спокойствие.

В моем кабинете не запахло порохом, на полу не валялись стреляные гильзы. Были только пустые коробки из-под сухпая, да наполовину опустевшие ящики с вином.

Сегодня можно сказать, что в нашем отделе более 100 офицеров прошли Афган и, честно говоря, жалели, что на нас не напала эта обкуренная и озверевшая от безнаказанности толпа. Весной 1992 года был объявлен Указ Президента Узбекистана о национализации имущества Особого отдела, и к маю мы в нём оказались вдвоём с заместителем начальника, который был оставлен в качестве представителя органов госбезопасности России - полковника, а позже Героя России, генерал-лейтенанта, одного из первых руководителей ФСБ в Чеченской Республике. Взяли бутылку палёной водки, пару килограммов черешни и горячую лепёшку. Налили по полному стакану, выпили, не чокаясь, за упокой СССР и ОО КГБ СССР по Туркестанскому военному округу.

1982 год – приезд в солнечный, гостеприимный советский город, 1992 год – отъезд из столицы чужого государства с достаточно враждебными горожанами. А жена с детьми прожили там ещё год, ежедневно выслушивая угрозы выселения из квартиры.

Когда начался развал Союза, я написал рапорт о возвращении к старому месту службы. Но примерно в апреле 1992 года мне позвонил из Москвы сослуживец и сказал, что возглавил кадровое управление вновь создаваемой спецслужбы – Налоговой полиции (в то время Главное управление налоговых расследований при МНС России). Предложил мне должность заместителя начальника Управления на выбор в любом городе России. Тогда полномочия ГУНР распространялись на назначенных замов, а начальниками становились по представлению руководителя МНС на местах. Узнав, что у меня на руках приказ о переводе на Сахалин, получив мое согласие на службу в новой структуре, он сообщил, что решение состоялось. Весна 1992 года стали временем «второго пришествия» - хоть это и слишком громко, скажем лучше, вторым возвращением «блудного сына» на мой родной и любимый остров.

18 сентября 1992 года состоялось мое откомандирование в ГУНР, и одновременно начальник Сахалинского УМНС подписал приказ о моем назначении руководителем этой организации. В едином лице, без бюджета, помещений и сотрудников начиналась эта организация, которую я в дальнейшем буду называть налоговой полицией Сахалина.

Да, дорогие читатели, не было дано ни маузера, ни красных революционных шаровар, ни грозной бумажки под названием «мандат». Тем не менее, налоговая полиция была создана и успешно работала до июня 2003 года. Думается, что часть её работы хорошо известна тем, кто с ней соприкасался, а кое-какие подробности изложены в очерке, который опубликован 18 марта сего года в честь двадцати пятилетия её создания.

Мне же она помогла осуществить главную мечту жизни – оставить в родном городе что-то вещественное о себе. Дело в том, что работа в спецслужбах очень редко состояла из погонь и перестрелок (это все для книг и кино). Итоги же работы, а по сути - жизни - накапливались в горах бумаг. Они затем сдавались в архивы с различными грифами секретности и сроками хранения. Моё самолюбие немного грело, что на некоторых папках с проведёнными мною операциями стоял штамп «Хранить вечно».

Но приятней было видеть красивые здания, улицы, спортивные залы, полные людей, даже не знающих имён их создателей, которым никогда не позволят заглянуть в папки со столь зловещим штампом. Поэтому главным своим достижением на посту начальника Налоговой полиции Сахалина, считаю отремонтированное, насыщенное компьютерной техникой, с прекрасными условиями для работы административное здание по адресу: ул. Сахалинская, 4 «А», лучший на Дальнем Востоке центр боевой и физической подготовки на улице Бумажной. Особая гордость - подобранный и обученный коллектив, все годы существования показывавший высокие результаты и почти не обременявший меня рассмотрением жалоб граждан и разборкой внутренних конфликтов. Спасибо им всем! Они – моя гордость, как гордость за то, что ни одной государственной награды, присылаемых по разнарядке к различным праздникам и датам, не повесил на свою руководящую грудь.

Приятно, что звание генерал-майора Налоговой полиции мне было присвоено в числе первых, а в моих архивах хранятся все виды поощрений, предусмотренных соответствующими приказами родного ведомства. «Как хорошо быть генералом» - пелось в одной старой песне, но особенно хорошо быть коренным сахалинцем, первым удостоенным этого высокого звания. Хорошо быть независимым и не прогибающимся генералом!

И должность, и звание позволили осуществить ещё одну мечту, сформулированную в «Литературной газете» простой фразой: «Если бы директором был я». Многие задумки, появившиеся при столкновении с тупостью наших госучреждений, их отношением к сотрудникам и людям, на мой взгляд, были исполнены. Об этом говорят мои сослуживцы, вспоминая службу в налоговой полиции, как лучшие годы своей жизни.

Конечно, самые яркие искры моих воспоминаний о Сахалине, да и о других местах жизни - это поэты, писатели, художники, музыканты, скульпторы, актеры и актрисы. Великие, знаменитые, чьи произведения украшают известные галереи, а голоса звучат на престижных сценах, и обычные, одаренные, но не получившие большого признания, чьи теплота и огонёк души согревают в самые тяжёлые моменты жизни. Низкий всем поклон за то, что вы не только повстречались мне, но и удостоили дружбой, беседами и по крупицам создали мои взгляды на жизнь и людей. Еще в юности две книги и библейский «Екклесиаст» стали основой моего мировоззрения.

Александр Грин и его «Алые паруса», в которых прозвучала фраза: «Если можешь сделать счастливым другого человека, то сделай. И на земле появится два новых счастливых человека – он и ты!». «Мастер и Маргарита» Булгакова и слова Воланда: «Плохо не то, что человек смертен, а плохо то, что он смертен внезапно». Цитирую по памяти, так как смысл этих фраз врезался в душу и породил понимание того, что можно не успеть сделать что-то хорошее для человека близкого или дальнего, поскольку внезапно смертен не только он, но и ты сам.

И прекрасная мудрость «Екклессиаста»: «Нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это – доля его: ибо кто приведёт его посмотреть на то, что будет после него?»

Тогда же и родилось это четверостишие:

Я спешу улыбнуться детям,
Быть веселым и добрым всегда,
Потому что живет на свете
Вечно злобное НИКОГДА!

В противовес этому злобному «НИКОГДА», повторюсь, моя радость в том, что родному городу Южно-Сахалинску я оставил материальные следы своей жизни: здания, о которых уже писал, учеников по каратэ, экспонаты в Краеведческом музее.

Особенное место занимает участие в постройке памятника воинам-афганцам, на котором выбиты мои слова: «Вам, погибшим от пуль и осколков, подорвавшимся на минах, наш третий тост и вечная память!» И фамилия Героя России Сергея Ромашина на обелиске, школа его имени так же появились в родном городе благодаря моим усилиям. Именно по инициативе Налоговой полиции было направлено ходатайство в Министерство образования РФ о присвоении школе №3 имени Героя России С. Ромашина. Школе, в которую он ходил, крича мне при встрече: «Здравствуйте, дядя Аркадий!».

Когда я показывал документы об этом решении моему боевому другу генерал-майору Виктору Ромашину – отцу Героя, он прослезился и вынул из сейфа пистолет, из которого его сын отстреливался в Грозном до предпоследнего патрона. Последний он потратил на себя. Очень немногие держали этот пистолет в руках после того, как командование передало его на хранение отцу Сергея.

Но все содеянное меркнет перед тем, что мною и моей женой Ниной дана жизнь двум новым сахалинцам – дочери Юлии и сыну Денису. Мы их очень любим и гордимся тем, что они состоялись в этой нелегкой жизни. Стали профессионалами своего дела, достойными и уважаемыми людьми. А Юля и мой зять (иногда про себя я называю его «любимый зять») Алексей подарили нам внука Ивана, которому в этом году исполнилось 6 лет.

Правда, при увольнении в 2002 году (а рапорт на увольнение был подан мною добровольно, и я считал его подарком себе на 55-летие), проявились люди, которые служили и уважали не организацию и её руководителя, а его кресло. Но Бог им судья!

В 2003 году закончилась моя служебная карьера, которая охватила все спецслужбы и правоохранительные ведомства государства: МВД, Прокуратуру, КГБ, ОО КГБ, ПГУ, Налоговую полицию. По предложению первого руководителя тогда очень влиятельной думской партии я переехал в г. Москву, для вступления в должность координатора отделений партий Дальневосточного региона. Ознакомившись с должностными обязанностями – отказался. Не мое это - говорить людям не то, что думаешь, служить «визажистом» власти. Хотя зарплата была о-ё-ё!

Нашел себя на юридической стезе, руководил Московским отделением Петербургской юридической фирмы, был советником ряда серьёзных структур. Короче, работал по специальности. Тем более, что за время службы в НП Сахалина закончил факультет психологии управления Академии госслужбы при Президенте РФ и защитил кандидатскую диссертацию.

В настоящее время активно работаю в советах ветеранских организаций МВД, ФСБ и Следственного комитета. К сожалению, ветераны налоговой полиции есть, а ветеранской организации создать не могут, так как Минюст, ссылаясь на то, что не существует такой организации в реестре государственных учреждений, отказывает в её регистрации.

Но 18 марта каждого года мы собираемся по-ветерански на товарищеские встречи, вспоминаем о боевом прошлом и нашем вкладе в становление экономики новой России и родного Сахалина.

И в заключении короткое стихотворение:

Когда нас вычеркнут из жизни,
Мы и в кипящей смоле
Поднимем гранёный со спиртом
За тех, кто ещё на земле.

Научим плевать на невзгоды,
Жить поперёк и назло.
И под угодливой маской
Не прятать свое лицо.

Не кланяться авторитетам,
Их догмы не принимать.
С врагами быть, как с врагами,
И не прощаемое не прощать.

Любовь пронести сквозь годы,
И вместе стареть у огня.
И постараться первым,
С улыбкой закрыть глаза.

Судьбой и случаем играя,
Так жизни подвести итог,
Чтоб не сказал апостол Павел:
«Он умер недостойным рая,
он даже ада заслужить не смог!»

Уверен, что своей жизнью я что-то заслужил. Что - не знаю!
…Костёр воспоминаний продолжает гореть, и лишь часть искр превратилась в слова и строки. Многие всё ещё летят к звёздам, к тем, кто уже не с нами. Мир им и покой! И пусть хранит Господь тех моих друзей, воспоминания о которых живут вместе с ними!

Генерал-майор налоговой полиции в отставке
А.М. Левашов
Фото из личного архива автора
16 июля 2017 год, г.Москва